У твоей подруги зачетный пердак

деда Сюлева я не помню
он остался навсегда в моей голове только из-за смешной фамилии (кажется Ольга как-то произнесла даже совсем неприлично-озорное дед Сюлька и смеялись до икоты), которая указывает на то, что он тоже татарин
и в паре с дядей Андреем — нашим купавинским дворником
занятно, но я даже не помню, почему они — пара
возможно, дед Сюлев тоже был дворник..
а дядю Андрея я до странности часто вспоминаю
и виной здесь наверное то что это был гений доброжелательности и какого-то особенного одновременно ироничного и искреннего веселья
я считал его очень красивым
(смешным: ну а значит — красивым)
был ему, видимо, около полтинника (понимаю, могло быть и сорок, и шестьдесят)
невысокий, с длинными руками
всегда разведенными в стороны и немного вынесенными вперед (как бы во взмахе метлы или будто только что хлопнул себя по коленкам, рассказывая смешное)
отчего кисти спрятанные в серые рабочие рукавицы казались вроде ковшей экскаватора
при нем всегда была метла и огромная широкая, сужающаяся к днищу настоящая корзина
сплетенная из прутьев
с двумя петлями-ручками на краю
серая кепка, неизменно (без нее, кажется, и не видел ни разу), в любую погоду
загорелый скуластый и немного раскосый
а взгляд был странный
как бы текучий, и сверкал
как ручей на солнце
речь скорая и певучая
заполашивающая
он нам детям неизменно радовался
заговаривал
шутил
не молчал вообще никогда
однажды эта его простодушная детская манера спровоцировала меня в глаза назвать его Андрейкой
и было вроде страшновато — озорство, а то и хулиганство
но противиться, не вымолвить, сил не было совсем
он никак меня не пожурил
но улыбнулся в ответ и посмотрел
— что мне стало ясно насколько моя дерзость была глупа
и однажды (позже, не в тот год) я совсем уж стыдное отколол
попросил у дяди Андрея денег на мороженое
уж не знаю почему: мне всегда давали дома, и дали бы и в этот раз
видно, опять хотелось прощупать его беззаботную и беззащитную детскую доброту
помню как он снимает рукавицу и лезет в карман
и протягивает мне монету, пятнадцать копеек
и вообще без всякого назидания или удивления
просто был рад
как всегда рад помочь
когда я дома рассказал об этом, меня застыдили
причем, мне вспоминается, что не только за просьбу денег у чужого человека
а что вот именно у дяди Андрея
(возможно, он был и впрямь особенным — в смысле, немного тронутым)
а вот вернули ли дяде Андрею пятиалтынный
уже не вспомню нипочем
ту монету унесла
река забвения

подумал, что пожалуй
его можно было сравнить с Пьером Ришаром
по обаянию души
даже чертами лица
они немного похожи     

абсолютно
и совершенно вдруг
out of nowhere
вернее конечно же из глубин
того пространства
где, кажется,
не нашарить края
даже зримого
даже мнимого
выскочило
всплыло
смешное
зеленое с писком (потому что тогда же и там же загадка про селедку
которую я маленький не понимал, смешного в ней не находил ничего кроме того что селедка пищит вися на веревке)
—
«такой-сякой, немазаный сухой»
то ли дед говорил (видно, он)
то ли Лешка
а картинкой на этом лежит
какая-то серая кожа
землистая плоть
то ли ладонь
то ли костяшки сжатого кулака
и все же
улыбающаяся Лешкина рожа
плутовские глазища
такой, да
сякой
(непонятное, несуществующее смешное слово «сякой» — секой)
а дальше еще того пуще
смешно:
сухой
немазаный
чем мазать? кого
сухой
дед был одни кости и жилы
силач, рабочий скот
а Лешка о да, он сякой
чем только не мазанный
..
из темной глуби янтарного меда
оно и вынырнуло
в ложку
на черный бурый
обжаренный хлеб
да и какой там глуби
на донышке меда
осталось